Вениамин Борисович Смехов родился 10 августа 1940 года в Москве. В школьные годы
занимался в драматическом кружке. После десятилетки в 1957 году поступил в
театральное училище имени Щукина, по окончании которого с 1961 года работал актером
в Куйбышевском драмтеатре. В 1965 году перешел в труппу театра на Таганке. Среди его
театральных работ - роли в спектаклях «Послушайте!», «Мастер и Маргарита»,
«Гамлет», «Ревизская сказка». В кино Вениамин Смехов начал сниматься с 1968 года,
сыграв первую роль в фильме Евгения Карелова «
Служили два товарища». Затем были главная роль в снятом по рассказам
Джека Лондона телефильме «
Смок и Малыш» и
знаменитый Атос в «Д'Артаньяне и трех мушкетерах» Г. Юнгвальд-Хилькевича.
В последующие годы Смехов снимался не слишком часто - из лучших последних
киноработ можно назвать, например, «Ловушку для одинокого мужчины» и «
Ключ». Однако с
успехом выступал в иных ипостасях: по собственной пьесе «
Али-Баба и сорок разбойников» написал сценарий
завоевавшего немалую популярность музыкального телефильма, написал несколько
художественных и публицистических книг («Служенье муз не терпит суеты», «Таганка.
Записки заключенного», «Живой и только»). С начала 1990-х годов Вениамин Смехов
ставил спектакли в Москве, Таллине, Ташкенте, в Израиле, США и Чехии. В последнее
время преподает актерское мастерство в университетах США.
Творческая встреча с Вениамином Смеховым прошла в Израильском культурном
центре.
Открывая выступление, Вениамин Борисович сразу задал иронический тон: «Я слышал,
что не все в зале знают иврит, поэтому буду говорить по-русски» , - и предложил
зрителям отправиться вместе с ним в воображаемое путешествие в мир театра и
литературы, признавшись, между прочим, что сам очень любит путешествовать.
«Все, что зарабатывается, тратится на поездки. Я многие годы был невыездным, но
теперь сполна наслаждаюсь свободой. Свои “цепи” и трудовую книжку я оставил в
театре на Таганке, где мой портрет в фойе то снимают, то снова вешают - в
зависимости от настроений руководства. А я... Я путешествую».
Но сколько бы ни перемещался по миру актер и режиссер Смехов, в душе у него, по
собственному признанию, сохраняется постоянная величина - «любовь и
благодарность к родной земле - по рождению и по происхождению» :
«С Израилем у меня связаны счастливейшие воспоминания. Израиль для меня - это и
место, где живут мои друзья и родные, и место работы. Причем, работы очень и очень
радостной. Я вспоминаю 1993 год, когда, по стечению счастливых обстоятельств, дважды
ставил спектакли на Святой земле. Первым был «Дон Кихот» по пьесе Михаила
Булгакова в Иерусалиме. Потом была Хайфа, где я ставил «Али-Бабу» на иврите.
Поэтому главная песня моего мюзикла звучала не как «Персия, Персия, Персия», а как
«Туркия, Туркия, Туркия». С другой стороны, сегодня меня посещает некоторая
печаль, когда в личную жизнь людей - и на Святой земле, и на нашей, российской -
начинает вторгаться политика. Когда мы закончили нашего «Али-Бабу» и показали его
в Хайфском театре, пришли представители всевозможных СМИ и принялись брать
интервью у актеров. Половина актерского состава были древними евреями, половина -
древними арабами (арабами-христианами, как мне объяснили). Это была очень дружная
и чудесная компания, практически семья. Когда все это закончилось, журналисты
стали допытываться у актеров, “как им работалось вместе” и “не было ли
межнациональных конфликтов”. Но мне доставило большую радость, когда все актеры
дружно послали их... в тель-авивский ресторан «Кибенемат». Кстати, такой
действительно существует».
Большую часть вечера Вениамин Смехов посвятил авторскому чтению: стихи Пушкина и
главы из поэмы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки», строчки из Северянина и
Маяковского. С помощью великолепного актерского мастерства он доносил до зрителя
как глубокую иронию читаемых им строк, так и их эмоциональный заряд. А
сатирические стихи Пригова и Кибирова в прочтении актера вызвали в зале
гомерический смех. Свое выступление Вениамин Борисович закончил стихами
Бродского и Высоцкого.
По окончании вечера с Вениамином Смеховым встретился корреспондент Jewish.ru. По
поводу «сочетаемости» в рамках одной программы произведений поэтов московской и
петербургской школ, Смехов заметил, что не видит принципиальной разницы между
этими направлениями. «Впрочем, когда об этих отличиях говорят сами питерцы, я с
ними соглашаюсь, - признался он. - Хотя мне все же кажется, что русская поэзия
едина».
Охотно поделился Вениамин Борисович и своими размышлениями о «еврейском
вопросе»:
«Это очень непростой для меня вопрос. С одной стороны, меня лично это долгое время
не касалось, поскольку (как мне объяснили совсем недавно) для слуха антисемитов
моя фамилия звучала как-то ублажающе. С другой стороны, бьют не по паспорту, а по
морде. Потому носом меня попрекали тоже. Но чего-то острого и страшного все же не
было - Бог наше семейство миловал.
Мой папа, которому 10 января будет 92 года, работал в Госплане, был ученым -
экономистом и математиком. Ему. В этой связи очень и очень интересным
представляется его обращение к иудаизму - он даже написал книгу «Коль нидрей»
[молитва, с которой начинается Йом Кипур и которая позволяет грешникам молиться
вместе с праведниками, - А.Ф.], само название которой во многом символизирует и
объясняет его возвращение к вере отцов. А начиналось все в Гомеле - почти все
Смеховы оттуда. Вокруг было религиозное еврейство и хедер, который отец посещал в
раннем детстве. Потом закрутился сюжет уже советской истории, и отец оказался
вписанным в заглавные строчки этого сюжета: Госплан СССР, война, возвращение с
войны, должность заведующего сектором Госплана... а в это время уводят в ссылку
людей даже с нашего этажа на 2-й Мещанской... И все это - еврейский вопрос. Но его все
время, когда мудро, а когда наивно, старшие заглушали перед младшими.
Потом уже, когда стал постарше, стал свидетелем самостоятельных «разборок». Мой
собственный характер, наверное, не шибко защищен премудростью, знанием и умом, и
потому я как-то воспринимал происходящее в благополучном свете. То есть то, что я
видел в театре на Таганке (казалось бы, в таком театре!) и, по идее, должно было меня
ранить, будто бы и не замечалось мною. Понимал я это только задним умом. Абсолютно
русская черта - быть крепким задним умом. Вот и я каким-то образом подцепил эту
«бациллу». И то, что меня окружали антисемиты, понял гораздо позже. Ведь
предполагалось, что это культурное заведение...
Особенность репертуара и могучий дар любимовской школы собирали людей не по
национальному признаку. И любимыми друзьями театра были, в равной мере, и Карякин,
и Давид Самойлов. Высоцкий и Окуджава тоже различий не видели. Как и мы.
Антисемитизм существовал, но в неком приглушенном виде. Разумеется, я знаю кто
есть кто, но почему-то на этом не зацикливаюсь. Недавно я поздравил в газете одного
замечательного артиста с юбилеем. А когда на одном застолье предложил выпить за
его здоровье, половина стола отказалась. Эти отказавшиеся, среди которых были и
русские, сказали: «Мы знаем, что он - антисемит». А в наших с ним отношениях это
никогда не сквозило... Не знаю... Еврейский вопрос - это масса слухов, обилие
поворотов и буйство красок. Существует и такая огромная составляющая этой
проблемы, как «еврейский антисемитизм». Но это уже тема для другой беседы».
49